Неточные совпадения
И вдруг какой-то жест Редозубова восстановил в
памяти его квартиру
писателя Катина и одетого мужиком проповедника толстовства, его холодное лицо, осуждающие глаза.
Не указываю вам других авторитетов, важнее, например, книги барона Врангеля: вы давным-давно знаете ее; прибавлю только, что имя этого
писателя и путешественника живо сохраняется в
памяти сибиряков, а книгу его непременно найдете в Сибири у всех образованных людей.
Замечу тоже для
памяти, что и великий
писатель весьма благосклонно отнесся к Петру Степановичу и тотчас же пригласил его к себе.
Кроме того, что все такие биографические сведения и разыскания любопытны, полезны и даже необходимы, как материал для истории нашей литературы, — в этом внимании, в этих знаках уважения к
памяти второстепенных
писателей выражается чувство благодарности, чувство справедливости к людям, более или менее даровитым, но не отмеченным таким ярким талантом, который, оставя блестящий след за собою, долго не приходит в забвение между потомками.
Личных отношений у нас с ним почти что не установилось никаких. В
памяти моей не сохранилось даже ни одного разговора со мною как с молодым
писателем, который стал постоянным сотрудником журнала, где он играл уже первую роль.
Писателя или ученого с большой известностью — решительно ни одного; так что приезд Герцена получал значение целого события для тех, кто связывал с его именем весь его «удельный вес» — в смысле таланта, влияния, роли, сыгранной им, как первого глашатая свободной русской мысли. Тургенев изредка наезжал в Париж за эти два года, по крайней мере в моей
памяти остался визит к нему в отель улицы Лафитт.
Это первое путешествие на своих (отец выслал за мною тарантас с тройкой), остановки, дорожные встречи, леса и поля, житье-бытье крестьян разных местностей по целым трем губерниям; а потом старинная усадьба, наши мужики с особым тамбовским говором, соседи, их нравы, долгие рассказы отца, его наблюдательность и юмор — все это залегало в
память и впоследствии сказалось в том, с чем я выступил уже как
писатель, решивший вопрос своего „призвания“.
В «Бахчисарайском фонтане», — как евнух смотрит на купающихся ханских жен и ходит по их спальням. Потом еще — примечание на первой странице «Дубровского», что у Троекурова в особом флигеле содержался гарем из крепостных девушек. И у каждого
писателя были такие тайно отмеченные в
памяти места.
А на нашей
памяти несколько лет тому назад романист Габорио получил вдруг известность одним уголовным романом и стал в один год модным
писателем, собиравшим большую денежную жатву с редакторов газет за свои романы.
Давно ли умер И. А. Гончаров? Настолько давно, что в нашей печати могло бы появиться немало воспоминаний о нем. Их что-то не видно. Не потому ли, что покойный незадолго до смерти так тревожно отнесся к возможности злоупотребить его
памятью печатанием его писем? Этот запрет тяготеет над всеми, у кого в руках есть такие письменные документы. Недавно сделано было даже заявление одним
писателем: как разрешить этот вопрос совести и следует ли буквально исполнять запрет покойного романиста?
Здесь ярче чувствовалась столица. Зала сообщала ей более строгое и серьезное настроение. Первые ряды кресел пестрели лицами и фигурами пожилых людей с положением, что сейчас было видно. Она даже удивлялась, что на такойвечер собралось столько мужчин, наверное, состоящих на службе, и собралось не случайно, а с желанием почтить
память любимого
писателя, помолодеть душой, пережить еще раз обаяние его таланта и смелого, язвительного протеста.
Являются
писатели, которые остаются жить в
памяти и мыслях потомства, является народный театр, журнал, в старой Москве основывается университет.
Только раз, уже не так давно, в Москве, куда она стала попадать чаще, с тех пор, как они живут в губернском городе, привелось ей быть в университете, на утреннем заседании, где читались стихи, статьи и отрывки в
память одного московского
писателя. Она ожила на этом сборище, публика показалась ей чуткой и восприимчивой, от стен актовой залы веяло приветом старого наставника. Она представляла себе, как должен был говорить со своею аудиторей Грановский: личность его оставалась для нее полулегендарной.
Еще три дня назад она прочла в газетах, что в пользу"Фонда"будет вечер в зале Кредитного общества, посвященный
памяти умершего, за год перед тем, знаменитого
писателя. В программе значилось до восьми номеров: были стихи, воспоминания о покойном, краткий биографический очерк, несколько отрывков в исполнении литераторов и двух актеров. Она в тот же день заехала в книжный магазин и взяла себе одно место.